Юрий Норштейн

Настройка струн души

ПЕРСОНА

Юрий Борисович Норштейн - советский и российский мультипликатор, автор знаменитых мультфильмов: «Лиса и заяц», «Цапля и журавль», «Сеча при Керженце», «Ежик в тумане», «Шинель» и многих других работ. В 2003 году культовый «Ежик в тумане» на специализированном фестивале в Токио был официально назван лучшим мультипликационным фильмом всех времен и народов.

Обладатель неординарного характера, широчайшей души и философского склада ума Юрий Борисович создал не просто мультипликацию для детей, его работы - истинный это кладезь мудрости. Смотреть его работы и понимать смысл, заложенный в них - истинное интеллектуальное удовольствие. Я же решила понять не только работы мастера, но и попытаться узнать его самого.

Изначально Юрий Борисович наотрез отказался давать интервью. Дело в том, что он больше не может и не хочет говорить о мультипликации. Я пообещала, что говорить буду совершенно о другом…

«Чтобы что-то создать, необходимо не просто перестрадать, а иногда и быть убитым...»

Фотография — Юрий Рост.

— Вы как-то говорили, что суть искусства - услышать себя, увидеть человека, который рядом с тобой. Ведь это сейчас просто необходимо обществу, особенно молодому поколению, которое гонится за успехом. Что вы вообще думаете о современном обществе?

— Сейчас это необходимо всем - научиться задавать себе вопросы. Причём совершенно не обязательно уметь на них отвечать. И не-ответ не является отрицательным моментом. Здесь важен факт размышления. Искусство относится к проявлению мысли человека, его эмоциональной сути, его тайновидения, которое вообще необъяснимо. В искусстве должна быть необъяснимость, это всё чепуха насчёт прагматизма, насчёт того, что всё нужно написать в строку. Как у Пушкина сказано в "Борисе Годунове": "Не всякое слово в строку пишется", и не всякая мысль определяема. Она может оставаться в затемнении, но это вовсе не значит, что человек не способен думать.

К искусству это относится в той степени, что когда ты начинаешь работать, не всегда себе можешь дать ответ. Но это не признак твоей тупости и безграмотности, наоборот, это признак очень углублённого состояния. Всё, что я говорю, относится абсолютно к любому человеку, и чем он занимается, не важно. Есть занятия более прагматичные, которые выстраиваются по чертежу, например, токарь точит деталь. Но у каждого токаря получится уникальная деталь, потому что металл тоже чувствует индивидуальность. И дворник должен понимать, что от того, как он почистит улицы, будет зависеть, упадёт или нет какая-нибудь старушка. И это понимание является его творческим актом. В этом смысле я вообще не разделяю человеческие деятельности. Работа должна быть углублённой, как игры у детей. Не важен уровень занятий, важно его качество.

Разговор о славе - дешёвка, бессмыслица, но сейчас это стало нормой человеческой жизни. Меня поражает и удивляет вид знаменитых людей, которые с глянцевых фотографий красуются в интерьерах своих кухонь, кверху задницей на аэродромах широких постелей. Какая сильная жажда стать предметом чьего-то внимания. Обложки журналов - диагноз нашего общества. Жажда получать награды, жажда сфотографироваться с лентой через весь живот рядом с президентом или премьером. Что это такое? Откуда? Есть вещи более важные для человека. Обратная сторона этой обложки - трагичность жизни. Хотя без истинной радости нельзя пережить драматизм жизни.

— Что вас радует в жизни?

— Меня радуют внезапные, самые незначительные открытия. Я, не умеющий готовить, однажды неожиданно приготовил рыбу. Это было случайно и обрадовало меня чрезвычайно! А в гостях у меня был Тонино Гуэрра с женой Лорой, и они выпытывали у меня, что это за великолепная рыба, а это была всего лишь треска. Всё получилось неожиданно и стало для меня большой радостью. Вообще любое маломальское открытие, любой, даже незначительный взгляд человека, который углублён в себя, когда его глаза наполнены мыслью, тебя тоже радует и наполняет. Доверчивая ладошка ребёнка в твоей руке соединяет твою суть с огромностью жизни ну хотя бы потому, что ты ответственен за жизнь этого ребёнка. Ты получаешь животворное ощущение. Немного надо человеку для радости. Если сравнивать эти незначительности с тем, что человек хочет приобрести для своих радостей, то я вижу в этом катастрофу человечества. Если человек не способен радоваться детали, буквально трепету листвы, буквально распустившейся почке, буквально пушку вербы, то он не будет радоваться чему-либо другому. Сколько бы он ни старался, его жизнь кончена. Он начинает набирать всё, что может его обрадовать. В этот набор входят дорогие вещи, огромный особняк, который невозможно за день даже обойти, но человек будет его строить, думая, что это и наполняет его жизнь. На самом деле это человеческая драма, а дальше что? Либо алкоголизм, либо психическое и умственное расстройство, либо надменность над людьми. Другого выхода нет, человек не способен оставаться в мысли, доказывая себя окружающим таким вот странным способом. Человек не понимает, что строит пустоту и нет пути сквозь эту пустоту, она тебя ни с чем не соединяет, а только с тебе подобными. Незримый договор на взаимный обмен пустоты на пустоту. У меня вопрос: можно ли запихнуть дом, машину под свою кожу, под поверхность своего лица? Оказывается, можно - если вся эта материя становится твоей сущностью. И вот тогда-то вместо лица является даже не личина - мурло. А если с хорошими манерами, так ещё отвратительнее, всё равно, что немытые подмышки попрыскать духами. Художественный вкус заменяется богатством, а богатство и власть поглощают художественное пространство.

— Откуда, по-вашему, берутся эти неправильные ориентиры у людей?

— Такое впечатление, что все были голодны, и теперь, дорвавшись до денег, наконец обретут желаемое. Не обретут, потому что вся свобода в человеке. Внутренняя свобода - это единственное безграничное пространство, не задевающее ничьё другое, и единственное возвышение - это возвышение над самим собой. В этом пространстве собирается твоя мысль, твои эмоции, твоё творческое напряжение. Это и есть твоё подлинное богатство. Между прочим, если бы наши астрономические богатеи вкладывали бы своё богатство в культуру, то это, а не их счёт в банке, было бы подлинным капиталом. Счастье - это то, сколько человек переработал, чтобы блеснула мысль. Это и есть его золото, это он намыл. И надо перемыть огромное количество почвы, чтобы из неё блеснули золотники. То же самое и мысль, то же самое и твоя внутренняя жизнь.

— Может ли искусство менять человека, заставлять думать?

— Я над этим постоянно думаю и каждый раз прихожу к разным выводам. Если бы оно не меняло человека хоть на малость, то тогда христианство не имеет значения, и вообще ничего не имеет значения. Поэтому сказать цинично, что ничего искусство не может, было бы неправильно. С другой стороны, сказать, что если страна будет пребывать в искусстве, то оно изменит жизнь, тоже нельзя. Меняет жизнь и даёт человеку ориентиры всё в комплексе: философия, чтение литературы, занятие искусством. Это не значит, что каждый должен рисовать картины, занятие означает углублённое состояние. Сейчас проходила выставка Левитана, и Третьяковка не ожидала такого невероятного наплыва. Я приехал на выставку к 10 утра, и уже была очередь метров 50 в ещё закрытую кассу. А когда выходил из галереи, то очередь уже была более 100 метров. Значит, что-то такое отыскалось в этом художнике, чего страшно не хватает человеку, отыскалось подлинное. Пребывать в подлинном - это самое главное. Тогда пойдёт в тебе тяга, не угарная тяга, когда закрыты все заслонки и ты способен только перерабатывать в гадость свои гадкие тайны и мысли, а истина. Когда появляется совершенно невероятной красоты выставка, что делается с публикой! Левитан, который не является авангардистом, не привнёс внешне никаких новых приёмов в живопись, - так интересен. И вдруг понимаешь, что через своё невероятное погружение в мир, в природу, понимание её иконописности он вдруг открыл нечто, что внешне не выглядит эффектно. Выясняется, что это внешне неэффектно, но медленно развивающееся в его живописи оказывается необходимо. Значит, что-то происходит, что-то меняется в обществе.

— Что вы думаете о современном искусстве?

— Всё это хорошо, это развитие фантазии, но тут надо понимать, что есть что. То есть как эти конструкции, эти инсталляции развивают человека. Вот перед вами стол, вот макет улицы по "Шинели", это тоже в своём роде инсталляция, это пространственное конструирование. Это фантазия, художественная мысль, которая вложена во что-то. Но это вовсе не значит, что мы пришли к победе творчества над материей. Если это рассматривается сейчас как примерная точка пересечения самой важной стороны искусства, то я к этому отношусь резко отрицательно. Если это часть художественного пути, художественной мысли, то это прекрасно. Даже если это заблуждение, это тоже прекрасно. У Толстого есть замечательная фраза: "энергия заблуждения". Вот, может быть, её сегодня не хватает. Её не хватает тогда, когда человек непоколебим в своей мысли. Но в этом случае ты оказываешься в пространстве действительного заблуждения, в ложном пространстве, и это заблуждение не является творческим, поскольку твоя непоколебимость в идее становится идеологией. А мы знаем, что идеология явилась причиной крушения самых прекрасных идей. Как только говорится: "это так" и под этим нет ни малейшего сомнения, смущения перед мыслью, возникает ложность пути. Должен быть стыд, и без этого в искусстве не могут открываться новые форточки, не могут распахнуться окна. Но нельзя воспринимать мои слова как обязательные, как точные. Окажись на моём месте кто-то другой, он бы вам ответил по-другому.

Фотография — Люба Острински

— У вас нет такого ощущения, что сейчас мир, как никогда, живёт в предощущении катастрофы, и это выражается в самых разных видах творчества?

— На самом деле художник не должен быть этому подвержен. Художник в какой-то степени философ, даже не осознавая этого. Я могу ответить словами мальчика, который стал философом Сенекой. У него спросили, когда он играл в мяч: если через три часа мир погибнет, что он будет делать? Он ответил: "Буду играть в мяч". Мне кажется, что всё это другая сторона патологического невероятного страха, который хотят перекрыть вот этим стёбом, захлёбом, этим азартом, который не что иное, как другая сторона испуга. Кроме того, здесь есть своя хитрость, не нужно думать, что эти художники бессребреники, они очень хорошо просчитывают своё дело. И это другая, омерзительная сторона так называемых художественных открытий. Но как только появилось подлинное, как выставка Левитана, сразу стало ясно, что есть что. Ведь человек может погибнуть от идеологии. Христианство тоже породило много различных идеологий, здесь и походы к Гробу Господню, и Варфоломеевская ночь, и костры инквизиции. Что делят православные и католики? На самом деле делить нечего, как только наступает всеобщая смерть, и все останавливаются и говорят: "Куда же это мы идём?"

Ещё раз повторяю, есть только одна правда - это превосходство над самим собой. Должна быть работа над собой. У одного человека спросили: "Ты хочешь, чтобы на улице раздавали бесплатный хлеб?" Он сказал: "Да". А ему говорят: "Так иди, раздавай". В этом всё дело. А если посмотреть, какое богатство скоплено в частных руках и в каком количестве, то можно спокойно сказать: эти люди могут купить всю страну, поделить её на квадраты, и мы с вами будем являться их частной собственностью и ходить по жёрдочке между этими квадратами. Частная собственность продуктивна в качестве движения рынка, но не в качестве приобретения страны в частную собственность.

Я, человек неверующий и с иной стороны смотрящий на мир, я через искусство очень много понимаю, хотя знаю, что искусство во многом вышло из религии. Я много понимаю через своего отца. Он в своё время закончил еврейскую религиозную школу, но никогда не возвращался к вопросам религии, к Торе, быть может, потому, что мы с братом были недостаточно взрослыми. Но его порядочность и совестливость остались для меня чем-то большим, нежели механическая вера. И когда я вижу вокруг религиозное ханжество, по временам сопряжённое с непорядочностью поведения, я вспоминаю поведение отца в драматические времена начала 1950-х годов.

— Расскажите о вашей работе и жизни за границей. Что вы отметили для себя положительного, а что отрицательного?

— В основном я преподавал в Японии, хотя если посмотреть на всю мою географию, то были и Штаты, Италия, Франция, Англия. Что касается мастер-классов, то это Венгрия, Польша, Болгария, Прибалтика. Но до этого я преподавал много у нас на Высших режиссёрских курсах и, наверное, без этого опыта не смог бы преподавать за рубежом. Как только я начал ездить за границу, меня удивила тамошняя людская разобщённость. Хотя в дальнейшем я это почувствовал и в России. Ощущение одиночества на Западе было везде. Оно у меня почему-то ассоциируется с чувством, которое я испытываю, глядя на детей в песочнице. У меня просто сжимается сердце при виде того, как они ходят и тычут друг в друга пальцами, залезают друг другу в уши и рот, они не ощущают друг друга и не могут ощутить в силу непонимания территории другого человека. В силу возраста их психическая память не социализирована. Но я никогда не предполагал, что буду свидетелем нарастающего одиночества у нас в России. Причин тому много, но одна из них - жажда обойти другого человека, которого воспринимаешь только в качестве соперника. И как крайняя форма этого - воровской закон "умри ты сегодня, а я завтра". Я никогда не чувствовал потери контакта между людьми у нас в стране - ни когда я преподавал, ни когда учился, ни когда я работал. Хотя учился совсем немного: закончил двухгодичные курсы мультипликаторов. Я не пережил то пятилетнее студенчество, которое пережили многие мои друзья, но помню, что мы всегда были вместе. Я, конечно, завидовал, что не ощутил этого хулиганства и азарта. Но то, что я увидел за рубежом, меня повергло в смущение, в некоторую растерянность и горечь.

При встрече со студентами я почувствовал, что они не настроены на подробный интерес к живому, у них все идеи эфемерны, мысли витают в воздухе. Человеческая психика, которую нельзя представить в виде какой-то материи, если не имеет точек опоры на земле, провоцирует болезни. Если у человека нет обмена с землёй, с материальным миром, то человек начинает страдать, так как выстраивает свою систему на пустоте. И я помню, как мне было трудно первые два дня с ними разговаривать, потому что они не очень доверяли мне или были удивлены направлению моих разговоров. По мере занятий, по мере каких-то заданий они стали по-иному вглядываться в детали, в жизнь. Мои требования сводились к тому, что персонаж не просто двигается, не просто что-то сделал, я объяснял, каков его характер, каков характер жеста, каково психологическое пространство, в котором живёт герой, что такое композиция фильма от края до края, что такое многослойное соединение всех частей фильма и т.д. Должен сказать, что к пятому дню у них перестраивалось мышление. Отмечу, что они были внимательные, ухватистые, понимали суть моих требований к ним. Вспоминая то, что было у нас с ними на занятиях, думаю, что кое-что они усвоили. По крайней мере к концу цикла занятий они были измочалены вконец.

Японская философия для меня хороша тем, что в ней нет выделенной философии, художественной мысли. Там всё объединено в одно целое, это одновременно религия, искусство, философия. Достаточно сказать, что Басё был путешествующим монахом, который сочинял стихи. Он не занимался сочинением стиха для издательства, а сочинял потому, что был в пути. Если вообще посмотреть панораму поэзии подлинных художников, то их творчество, как правило, связано с дорогой. Это Ван Гог, Иосиф Бродский, у которого всё в биографии было дорогой. И он говорил о своей ссылке как об очень важном моменте своей жизни, который много ему открыл и очень многое в нём конструктивно сделал как в поэте. И поэтому Япония для меня страна, где сходится всё, где человек и его мысль, поэзия и то, что он исповедует, - одно целое. Когда я в Японии называл каких-то японских поэтов, люди удивлялись моим знаниям. Хотя что мои знания в сравнении с искусствоведом, литературоведом, который вообще погружён в японскую литературу. Многое из того, что я открывал в японской поэзии, сопровождало мою жизнь.

Наличие твёрдых решений есть цветы зла. Понятие вероятности гораздо ближе к истине, чем понятие твёрдого её определения. Даже войсковые операции не проходят так железно, всегда жизнь вносит свои коррективы. Всегда надо уметь сориентироваться, понимать обертоны, находиться в состоянии нормы мышления. В отличие от того, кто чётко и твёрдо проламывает всё, а в результате проходит через чей-то огород.

— Можно ли создать шедевр в сложившемся в современной России экономическом положении?

— Если создать абсолютно комфортные условия для творчества, предположим, выделить оборудованное всем помещение, - то это смерть для мысли. Я всё время привожу в пример один фантастический американский эксперимент. Они погрузили человека в жидкость, равную ему по температуре и по удельному весу, и у него начались галлюцинации. Он перестал ощущать контраст с жизнью, он потерял свои границы. Всё очень просто: чтобы почувствовать вкус воды, надо ощутить жажду, чтобы ты обрадовался вкусу хлеба, горячих щей и водки, надо замёрзнуть и изголодаться. Чтобы ощутить глаза друга, нужно насидеться в одиночестве. Кто-то сказал: "Если любишь, надо уехать". А сегодня хотят быть в комфорте и в то же время пребывать в художественной мысли, а это несовместимо! Чтобы что-то создать, необходимо не просто перестрадать, а иногда и быть убитым, потом быть снова одушевлённым, чтобы знать, что такое смерть и как хороша жизнь, и другого пути нет. Без этих контрастов заниматься творчеством бессмысленно, ведь ты придёшь только к внешнему правдоподобию. Говорить сегодня о том, что искусство возможно в той подлинной степени, какую мы знаем, - на мой взгляд, невозможно.

— Может ли мультфильм сочетать в себе художественную ценность и коммерческий успех?

— Здесь можно вспомнить фильмы Фёдора Хитрука. Это тот редкий случай, когда его первый фильм, "История одного преступления", стал не только новым витком мультипликации, он имел повсеместный, вселенский эффект. Я уже не говорю о том, что он завоевал огромное количество премий, как и все последующие фильмы Хитрука. А, например, фильмы Андрея Хржановского не были так широко известны. Но когда появились его мультфильмы "Жил-был Козявин" и "Стеклянная гармоника", сразу стало понятно, что это художественное событие в мультипликации, хотя финансового успеха они и не принесли. Фильм "Жил-был пёс" Эдуарда Назарова - явление в мультипликации и абсолютно народный фильм.

— Откуда у вас такое особое отношение к монохромному изображению?

— К примеру, "Шинель" делается чёрно-белой не по моей прихоти. Чёрно-белый колорит открывает гораздо более богатые стороны философской и эмоциональной части этой повести. Такое цветовое решение мне даёт гораздо большее количество градаций, чем цветное изображение, делает рассказ более глубоким.

— Как вы относитесь к тому, что все люди находятся сейчас как бы под колпаком. Мы все под камерами, сотовые телефоны отслеживаются, компьютеры под контролем. Как при этом не растерять себя?

— Я вообще об этом не думаю. Мне оставлена свобода двигаться, мыслить, переживать, работать. Хотя мне унизительно видеть, что происходит вокруг, мне унизительно смотреть заседания правительства, мне унизительна их мнимая серьёзность, за которой нет ничего подлинного, а самое главное - переживания за судьбу своей страны.

Оставить отзыв

0 комментариев